OTSTRAXA.su

На дне сей пропасти – это страшный рассказ, присланный посетителем Ланжан, о мужчине, который однажды нашёл странную дверь. Если вам понравился рассказ, пишите автору на адрес lanjane@yandex.ru

НА ДНЕ СЕЙ ПРОПАСТИ

С некоторых пор я не могу смотреть на кошек без того, чтобы почувствовать при этом прикосновение безотчётного страха. Их неподвижный, цепкий взгляд скрывает в своей глубине хищника, который никогда не будет приручён. В холодном поблёскивании зрачков дремлет зловещая тайна. Я замечал это ещё до того, как она приобрела для меня материальные очертания, и, несомненно, они тоже догадывались о моих подозрениях. Теперь же в их глазах не осталось и намёка на притворное дружелюбие. Они украдкой косятся на меня, и, успевая перехватить такой взгляд, я отчётливо читаю в нём обещание жестокой смерти.

Полгода назад умер мой друг. Врачи сказали, отравился газом; редкая, нелепая в наши дни причина. Труба оказалась повреждена и дала утечку; мой друг заснул – или потерял сознание – на кухне, а форточка была закрыта. Как видите, здесь целая цепочка случайных совпадений, которые у любого человека вызвали бы подозрения. Но никто не желает меня слушать. И даже когда я прозрачно намекнул следователю, что мой друг жил один, его запросто могли убить ради квартиры, служитель закона остался равнодушен. Конечно, полиция откажется по доброй воле возиться с ещё одним нераскрытым делом.

Нет, я прекрасно знаю, квартира не имеет к смерти моего друга никакого отношения. Но подобный повод выглядел достаточно убедительно, чтобы привлечь к делу внимание. Если бы я попытался озвучить другие догадки, то лишь заработал бы репутацию сумасшедшего. Правда представляется слишком жуткой даже для меня самого. Но давайте обо всём по порядку.

Последние несколько лет незадолго до его смерти мы с другом сильно отдалились. Общение, прежде живое и немало обогащавшее нас обоих, стало пресным, а потом вовсе выродилось в скупые поздравления или отдельные звонки. Вы знаете, как это происходит, когда один из неразлучных товарищей обзаводится семьёй: я целиком забылся в повседневных заботах, жене, карьере, и если время от времени, всё реже, слышал в телефонной трубке друга, отвечал ему холодно, порой резко.

Сейчас с горечью вспоминаю – почти не звонил ему первым, и муки совести только усиливаются, как на память приходит его робкий, болезненный голос. Он никогда не спорил, никогда не возражал, никогда не настаивал. И – до чего стыдно признаться! – я начинал злиться. Презирая себя самого, за безжалостное, неоправданное отчуждение к верному другу, ненавидел его – за то, что каждым своим звонком он будто напоминал об этом. Бедняга, должно быть, гадал, отчего я с каждым разом становлюсь всё более враждебен. А я хранил трусливое молчание.

Наконец, наступил такой момент, когда мне пришлось спохватиться – друг не звонил больше трех месяцев и даже пропустил мой день рождения; такого раньше никогда не случалось. Дело было зимой, холодной и слякотной. Решив, что он заболел, я осторожно справился у его родных – было слишком стыдно звонить напрямую. Обнаружилось, они и сами пребывают в растерянном неведении – по-видимому, просто забыли о нём. Тогда я отправился к нему домой.

Трудно передать словами, как он обрадовался неожиданному визиту. Страшно смущаясь и путаясь в извинениях, вручил мне подарок на прошедший день рождения. На первый взгляд, мой друг был вполне здоров, однако его облик внушал смутное беспокойство. Он казался сильно возбуждённым, каким я редко его видел. Руки дрожали, на щеках проступил яркий нездоровый румянец, глаза, с заметно расширенными зрачками, бегали и влажно поблёскивали. Чем явственнее проступали эти симптомы, тем сильнее я уверялся в предположении, что он, по-видимому, начал принимать наркотики. И хотя сердце моё протестовало против страшного объяснения, первые же слова моего друга почти не оставили сомнений на этот счёт.

– Послушай – он нервно облизнул губы, вращая широко раскрытыми глазами – мне нужно кое-что тебе рассказать. Если будут знать двое, у нас есть надежда. Надеюсь, это станет известно миру. Кошки, они…. о нет! Ты ведь не бросишь меня одного, скажи?

Опасаясь, что мой голос может прозвучать недостаточно искренне, я сдержанно кивнул. Как видите, любой на моём месте предположил бы помешательство. Но я продолжил вежливо слушать, время от времени отводя взгляд и притворно возясь с подарком.

– На углу моего дома, в нише, есть железная дверь. Поразительно, не замечал её раньше. Она выкрашена под цвет стены, хотя всё равно отчётливо видна. Сперва я решил, это дверь в подвал или какое-нибудь подсобное помещение, но быстро понял свою ошибку. Во-первых, в многоэтажках никто так не делает. Во-вторых, следы… к двери и от неё ведут бесчисленные следы – ботинок и кошачьих лап. Я видел их на снегу, совсем свежие. Откуда они взялись? Дверь постоянно закрыта…

– Следы? Ты уверен, что они идут именно к двери, а не просто кучкуются вокруг? В конце концов, кошки любят ютиться в нишах. А человеческие следы только свидетельствуют об использовании закутка в несколько менее… гм, возвышенных целях. Издержки жизни рядом со скотами в человеческом обличье.

К моему удивлению, последние слова заставили его вздрогнуть, как от слабого удара электрическим током.
– Скоты в человеческом обличье… Да-да, именно!.. – он начал кусать губы с таким остервенением, что выступила кровь. – Послушай, там были следы… слишком большие для кошки, в то же время не совсем человеческие. Как будто наполовину кошачьи. Они были хорошо видны вчера, а сегодня утром их занесло. Вернее, кто-то тщательно замёл их – со вчерашнего дня не было нового снега. Я слежу за дверью уже несколько недель, но так и не понял, откуда появляются эти следы. Зато, кажется, те, кто их оставляет, начали подозревать…

– Дверь надёжно заперта? Ты пытался её открыть?

Я уверился достаточно: вся эта история – плод больного воображения моего друга, но осторожно подыгрывал, размышляя, как бы ему помочь.

– Заперта! Плотно пригнана к стене, словно влитая! Но однажды ночью я взял миску и попробовал, приложив её к уху, послушать, что шевелится там, в глубине…

– В глубине? – крайне невежливо оборвал его я. Должен признаться, мне вовсе не хотелось выслушивать наркотический бред.

– Да – без тени обиды, очень серьёзным и вкрадчивым голосом продолжил мой друг. – Кажется, за этой дверью – настоящая бездна. Очень глубокая пустота. Настолько глубокая, что от неё звенит в ушах. Я просидел долго, затаив дыхание и силясь уловить каждый шорох. На дне что-то беспокойно шевелится, невозможно понять, огромное ли то скопище существ или одно большое… Ещё слышал шаги и громкий зевок.

– Ну, знаешь ли… – протянул я, незаметно отодвигая стул подальше от него.

– Как будто сама земля зевнула. Гулкий, раскатистый, зловещий зевок. А потом шаги. Я испугался и бросился прочь.

– Ты уже говорил с кем-нибудь об этой двери?

– Нет, хотя постой… Я спросил о ней у газовщика, которого встретил по дороге.

Несколько недель назад я читал статью о том, как один немецкий врач лечил от всевозможных маний. Ведя с больным дружескую беседу, он будто формировал в его голове мысленную сетку из различных предметов реального мира, связанных законами физики и логики. Непринуждённо подталкивая пациента к поиску новых связей и звеньев, складывая его мироощущение в осязаемую оболочку, он в конце концов, приводил его к мысли, что воображаемый объект, предмет наваждения, никак не вписывается в общие законы, выбивается из сетки, а потому не может существовать.

Простой и эффективный метод работал тем лучше, чем вернее больной владел чувством логики – а понимание причинно-следственных связей, как считается, присуще каждому человеку и развивается с детства. Вспомнив об этом эффектном трюке, я решил применить его к моему несчастному другу; несомненно, он был пленён какой-то разновидностью мономании, а дверь целиком и полностью вымышлена. Стало быть, требовалось отыскать нарушенные цепочки, а затем потихоньку вытеснить проклятую дверь из его сознания. И газовщик, воспоминание о котором почему-то смутило моего друга, подвернулся как нельзя кстати.

– Что он ответил? – решительно, с нажимом, спросил я.

– Сказал, дверь ведёт в подвал. Но это, же абсурд! Слышал ли ты, чтобы так размещали вход в подвал? Я пробовал спрашивать у других жильцов, но дверь в упор не видят. Только, если подвести за руку. Будто заколдованная. И, конечно, никто не имеет ни малейшего понятия, зачем она нужна.

– Хорошо. Как он выглядел? Я имею в виду, газовщик. Никто не видит в упор, кроме тебя и этого таинственного газовщика. Довольно необычно.

Мой друг впервые за всё время нашего разговора растерялся. Он умолк на полуслове, беззвучно шевеля губами, впился пальцами в подлокотник кресла и вытянул шею. В глазах, которые смотрели куда-то сквозь меня, отражалась напряжённая работа мысли. Будто человек, потерявший память, пытается докопаться до своих воспоминаний. Попытка столь же отчаянная, как шахтёру пробить себе дорогу из завала старой ржавой киркой.

А затем он посмотрел прямо на меня, ясным, открытым взглядом, в котором не было видно и тени безумия. Мгновение изучал, вероятно, прекрасно поняв, к чему я клоню.

– Пожалуйста, поверь мне, эта дверь действительно существует. Пойдём на улицу, я покажу её. А газовщик… сдался он тебе? Такой чудной тип, невысокого роста, с широкой головой и всклокоченными волосами, торчащими во все стороны. Улыбка как у кота из детских книжек. Он вчера приходил осматривать у меня трубы, может, и сегодня зайдёт после обеда. Пойдём же скорее на улицу.

Как я предполагал, ни загадочной двери, ни следов, кроме наших собственных, мы не нашли. Мой несчастный друг в отчаянии готов был ковырять стену ногтями. Нужно было слышать его слова досады, его вздохи и отчаянные возгласы, стоны боли повреждённой души! С большим трудом мне удалось убедить его вернуться в дом. К тому времени моего друга едва можно было узнать. С непокрытой головой, – шапку закинул куда-то в сердцах, – спутанными волосами, кое-как обёрнутым вокруг шеи шарфом, коленями, перепачканными в грязном снегу, он едва мог самостоятельно идти и шатался, словно пьяный. Я помог ему раздеться и уложил в кровать, а затем вызвал врача. А после – бесконечно стыдно признаться, – проявил малодушие и попросту сбежал. Мне хотелось скрыться от него подальше, забыть этот злосчастный эпизод вместе с призраком нашей дружбы. Когда живёшь счастливыми воспоминаниями, иногда нельзя найти в себе силы признать горечь настоящего и глубину потерь.

Через несколько дней он умер. При обстоятельствах, о которых я уже говорил – слишком странных, чтобы согласиться поверить в их случайность. Но так оно выглядит, похоже, лишь для меня одного.

А ещё через три месяца я увидел эту проклятую дверь. Шёл ночью мимо своего дома, возвращаясь после прогулки с собакой, когда глупое животное внезапно рвануло изо всех сил и убежало вместе с поводком. Ругаясь на чём свет стоит, я глядел вслед, не испытывая ни малейшего желания гнаться за ним, когда – краем глаза – заметил в стене собственного дома дверь, которой там раньше никогда не было.

Можете ли вы поверить в это? Я горько, едва не плача, засмеялся, обхватив руками голову. Стало быть, безумие заразно? Галлюцинации, которые, возможно, довели моего друга до самоубийства, теперь перешли по наследству ко мне? Это выглядело достойной платой за то, как я обращался с ним при жизни и предал нашу когда-то братскую привязанность. Железная дверь в стене… какой нелепый, лишённый романтики образ для наваждения! Безумие лишено благородства и стати, его облик не выберешь по себе, словно модную одёжку. Оно – гнилой огрызок от яблока здорового ума. И однако, удивительно, в моём случае, я прекрасно понимал, что безумен – всякий ли сумасшедший может этим похвастаться?

Итак, сознавая всю странность происходящего, смирившись с поразительной убедительностью наваждения, я двинулся к двери. Она вправду оказалась железной, очень грубо покрашенной под цвет стены. Вблизи её невозможно было не заметить, однако я поклялся бы под присягой, что она появилась тут недавно. Слишком нелепо, вычурно, будто заплатка на камне. Совершенно гладкая, без ручек, в высоту чуть меньше среднего человеческого роста. Края шли аккуратно вровень со стеной, но в одном месте на стыке была щербина, и, повинуясь минутному порыву, я подковырнул дверь ключом от своей связки. Она оказалась не заперта!
Вместо фонаря у меня была только очень слабая подсветка от экрана сотового телефона, которой едва хватало на то, чтобы различить очертания предметов на расстоянии вытянутой руки. Я скорее почувствовал, чем увидел, лестницу, уходящую вниз. Пришлось присесть на корточки, освещая ступеньки – зияющая темнота тесно обволакивала меня. И стены, и ступеньки были покрыты землёй. Удушливая атмосфера отдавала прелой сыростью, как после дождя. Была ещё одна деталь, показавшаяся мне тревожной, но я сперва не сообразил, какая именно. Приноровившись к опасно крутому углу лестницы и коротким ступенькам, я начал спускаться.

Представьте себе, что может ощущать человек, вырванный из уюта цивилизации и помещённый в глубочайший колодец. В темноте, сырости, в объятиях неизвестности, гулко нарастающей в голове, подобно сердцебиению, отзываясь в висках. О да, лестница уходила гораздо, гораздо глубже подвала! Я чувствовал бесконечную даль дна, как чувствует ещё в полёте хруст своих костей о камни человек, сорвавшийся с края пропасти. Чёрная глотка земли, улыбаясь мне зубами неисчислимых ступеней, радовалась изысканному лакомству, которое по собственной воле спускалось к ней. Где-то внизу, так далеко, что я умер бы от страха, не долетев до дна, наверняка рокотало алчное сердце бездны, и сладко урчала её ненасытная утроба. Временами мне казалось, под своими пальцами, следующими за грязной шероховатой поверхностью стены, я ощущаю прожилки сосудов, перегоняющих кровь – вниз, вниз, ещё вниз…

Внезапно моя нога наткнулась на нечто твёрдое, немедленно сорвавшееся в бездну. Какой-то чёрный предмет размером с человеческую голову, с отвратительным хлюпающим звуком зарикошетивший от ступенек по дороге вниз. Затаив дыхание, я ждал, когда он достигнет дна, но удара не последовало; встревоженный не на шутку, я спустился ещё на несколько ступеней и с ужасом заметил, что стена, служившая опорой моей руке, заканчивается. Дальше была лишь лестница и необъятная, беспредельная, космическая пустота. Странный предмет, несомненно, сорвался с края и продолжал лететь! Будет ли он падать вечно?

Дикий, животный ужас заставил меня лечь навзничь, вцепившись в ступеньки. Должно быть, это ангел-хранитель решил напомнить мне, что я смертен, иначе, как мотылёк на огонь, я продолжал бы двигаться навстречу гибели. И как раз в тот момент, когда душевное равновесие возобладало над маниакальной тягой продолжать спуск, когда я обнаружил себя, как есть – жалким, вжавшим лицо в грязные сырые ступени, трусливым человечком, где-то в бесконечной невообразимой глубине земных недр послышался раскатистый, как морская волна, вздох разочарования. А затем – ровно сотню ударов сердца спустя – поднялся странный шорох, похожий на тот, какой издаёт кипа старой ткани, которую сворачивают в комок. И отвратительный, буравящий душу шероховатый скрип гигантского языка, облизывающего каменное нёбо.

Оторвав голову от ступеней, я понял, что в них было не так. Ни один мыслимый человеческий инструмент никогда не касался этой лестницы. Каждая ступенька была трудолюбиво выцарапана тысячами маленьких когтей, содранных в кровь, вновь отросших и вновь содранных. Тысячи маленьких язычков выравнивали и шлифовали поверхность камня. И тысячи маленьких кошачьих черепов и костей проглядывали у основания каждой ступеньки, отбеленные живыми сородичами до снежной белизны. А где-то вверх по лестнице, больше чем в миле от меня, можно было различить маленькую точку, чуть менее чёрную, чем окружающая тьма.
Пресвятые небеса, то был выход и приоткрытая железная дверь!

Я едва помню, как бежал вверх, гонимый страхом ещё более сильным, чем страх падения – возможностью быть погребённым заживо в этом бездонном склепе. На обратном пути носки ботинок то и дело цепляли за кошачьи кости, я много раз падал, оказываясь лицом к лицу с очередным вдавленным в камень крошечным черепом. И всё это время железная дверь желчно поскрипывала, будто поддразнивая меня, хриплым старческим скрежетом ржавых петель издеваясь надо мной на все лады. А внизу – я чувствовал – кто-то, разбуженный моим неосторожным бездумным визитом, изливал своё грохочущее негодование мне вслед, пока маленькие бесчисленные коготки, как мне казалось, трудятся за стенкой над новой лестницей к новой двери в наш мир…

Они отыскали меня. Сегодня утром приходил странный маленький человечек с мерзкой улыбкой и косматой гривой чёрных, как смоль, волос. Представился электриком. Моя жена ни о чём не подозревает – этот тип приторно любезничал с ней, лишь пару раз украдкой скосившись в мою сторону – будто думает, я не догадаюсь, кто он! Их намерения прозрачны. Что же они придумают на этот раз? В отличие от моего бедного друга, я подобрался к их тайне намного ближе, чем следовало. Без сомнения, они скрежещут маленькими зубками от негодования. Сжимают и разжимают свои маленькие коготки, вынашивая планы страшной мести, и рано или поздно – доберутся до меня.

…На дне
Сей пропасти — иная ждёт меня,
Зияя глубочайшей глубиной

Джон Мильтон, “Потерянный Рай”.