OTSTRAXA.su

Чернеющая лилия – это страшный рассказ автора Кирилла Ямщикова. Если вам понравился рассказ, пишите автору на адрес fantasticvoyagewithme@gmail.com.

ЧЕРНЕЮЩАЯ ЛИЛИЯ

В руках Фёдора лежало что-то пёстрое и прекрасное. «Наверное, книга», – подумал Терентий, но, подойдя ближе, понял, что ошибался. В руках этого высокого, тонкого, как дверная щель, человека, таилась светлая лилия.

– Откуда она у тебя? — спросил малорослый Терентий.

Человек молчал, исступлённо всматриваясь в шкап, что находился за спиной спрашивающего. Худые, волосатые руки дрожали, боясь уронить цветок, царапали одна другую острыми ногтями, желтеющими от грязи и жара кочегарки, в которой находились двое.

– Ты мне дашь ответ? — раздражённо добавил Терентий.

– Нет.

– Тогда прощай, дружок!

«Какой глупый, какой ничтожный…» – вертелось в голове у Фёдора, пока он запирал за ушедшим другом. Предстояло ещё много работы, и на сон оставалось всего немного — час, два, – не больше. Осмотрев толстый верстак, огромное количество рабочих инструментов на нём, кочегар оскалился и, отведя свой взгляд на груду бурого угля, присел на корточки.

Лилия, всё ещё зажатая меж пальцев, была нема. Фёдор взглянул на неё и, задрожав всем телом, кротко спросил:

– Ты меня любишь?

Цветок рдел в руках и молчал. И тогда, весь будто бы вырубленный из слоновой кости, кочегар поднялся, гневно сплюнул в сторону и с неистовой яростью бросил лилию на грязный пол. Дверь комнаты со скрипом открылась, впустила в себя грозную человеческую тушу и прогремела, закрывшись. Уголь чернел, инструменты на верстаке пылились.

***

Уже наступила ночь, когда в кочегарке появилось новое лицо, не знакомое нам прежде. Зажатый в собственном кителе, несоразмерном с конституцией, чинный полицмейстер осматривал всё, что находилось вокруг. Ощупав молотки и гвозди, облив взглядом груду угля, мужчина наконец-то заметил закопченную лилию, на которую чуть не наступил ногой.

Достав лорнет, приставив его к своим маленьким глазам, полицмейстер подробнее разглядел растение и невольно улыбнулся, охваченный каким-то странным, не свойственным ему возбуждением. Руки обмякли, ноги пошатнулись, и мужчина поднял с пола лилию, обдав её теплом своих мясистых уст. Та покачнулась от дыхания господина, и в мгновение ока вернулась в своё прежнее положение, будто бы мёртвая и бесстрастная. Но чинный господин был не из глупых, и знал, чем дорога человечеству красота обычного цветка, – своей иллюзорностью. «Вот, казалось бы, я держу её в руках, и она — такой же тупой предмет, как и любой рубанок, который здесь наверняка найдётся. Но она же, лилия, тоже дышит, видит меня и что-то, наверное, говорит, а я этого не слышу. И если я её растопчу ногами, что останется от меня самого после этого?» – размышлял толстяк.

В это время дверь кочегарки распахнулась, и в помещение влетел пьяный, мокрый и вонючий Фёдор. Его бушлат обвивал всё тело, словно змея, а армяк, скрытый под ним, выдавливал из всего существа пьяницы горький, скользкий пот.

– Э-э-э! Не трожь! Моё! — животно-дико проорал кочегар и набросился на полицмейстера.

– Оста… Останов… я… я… – пытался что-то сказать последний, но не мог, отвлечённый страстной и дикой борьбой.

Кулаки летали, наносили кровавые удары, слёзы текли из глаз, ноги поддевали челюсти, и две туши, обе грязные и чёрные от напольной сажи, ворочались, обкатывали друг друга, как скалка обкатывает сырое тесто. Цветок оставался рядом с ними, и, казалось, наблюдал за недолгой схваткой с неподдельным интересом. Повалив полицмейстера на груду угля, Фёдор неистово закричал и ухватился эбонитовой ладонью за рукоятку молотка, лежащего рядом. Раздалась пара жёстких звуков: толстый и напомаженный слуга закона прокряхтел, выдохнул и навсегда смолчал, уткнувшись лицом в сочащуюся из головы лужу тёмной крови. Лорнет, разбитый и искривлённый, всё ещё сидел на носу, вцепившись своим стеклом в глаза мёртвого полицейского. Фёдор повалился на пол и, тяжело дыша, заснул.

***

Стояло ветреное утро нового дня, когда Терентий скромно постучался к своему другу. Дверь почему-то была открыта, и изнутри пахло ещё хуже, чем два для назад.

– Ты здесь, дружок? — усмехаясь, пробурчал парень и зашёл внутрь.

Ещё более почерневшая за время его отсутствия, комната наполнилась смрадом и мухами. За верстаком, на шатающемся туда-сюда табурете, спиною к Терентию, сидел Фёдор и чем-то усердно занимался. Заглянув за спину товарища, низкорослый друг его ужаснулся: на верстаке красовалась жирная, будто бы запечённая голова полицмейстера, и из её ноздрей горел белый электрический свет, вроде бы как от лампочки.

– Ну, как тебе? — поднявшись с табурета, не отводя взгляда от своего творения, спросил Фёдор. — Решил, видишь ли, сделать у себя посветлее, а то как в склепе живу.

Белый от ужаса, перехваченный дыханием смерти, Терентий с криком понёсся обратно, к двери. Однако, та была наглухо закрыта, и на пути маленького человечка стоял чинный мужчина в чёрном от сажи кителе, не имевший, как говорится, головы на своих плечах. А в руках у человека лежало что-то пёстрое и прекрасное.

«Наверное, книга» – снова подумал, впав в состояние немного ужаса, Терентий и впёрся взглядом в руки мертвеца.

Среди скрюченных голубых пальцев таилась чернеющая, сочащаяся гноем лилия. Казалось, у неё были глаза, и когда маленький испуганный друг Фёдора подошёл к ней, та что-то шепнула ему на ухо.

– Ха-ха! — засмеялся грубым голосом Фёдор, похлопывая своего друга по плечу. – Оказывается, она любит тебя! А я-то ещё на что-то надеялся! Ха-ха!

За дверью кочегарки не было слышно ни звука, и только ветер, обдававший своими снежными косами окна трактиров и жилых домов, носился по большому городу, зная, но умалчивая о гибели полицмейстера сорока семи лет и молодого извозчика, на двадцать лет младше первого.

Люди блуждали по площадям и улицам, как вкопанные. Их что-то влекло, побуждало и манило. Но не лучше ли было им, этим простым работягам и интеллигентам, на миг остановиться и всмотреться в плачущие цветы, которые мелькают у них перед глазами в веренице мыслей, ветров и дождей? Возможно, кто-нибудь и сделает это глухой весенней ночью, но тогда уже всё потеряет свой смысл. Как и эта жизнь.