OTSTRAXA.su

Маразм – это страшный рассказ автора Genesis о бабульке, которая в электричке рассказывает пассажирам свою историю. История кажется старческим маразмом.

МАРАЗМ

Почти стемнело. Электричка, прорезая пространство, неслась по малообжитым просторам. Очень часто сёла сменялись одинокими огоньками в окружении лесов и полей. Но вот поезд остановился на станции ”Щепкинская”. Маленький плюгавый вокзал с амбарным замком на двери, щербатая платформа и пара фонарей — вот и всё, что оказалось за окнами вагона.

В вагон вошли новые пассажиры, одетые в неизменном сельском ключе. Устроились на свободных местах, разместив свои сумки. Электричка тронулась. Круглая старушка в чёрной косынке перекрестила удаляющийся вокзальчик, затем перекрестилась сама.

– А зачем окошко крестили, бабуся? — спросила любопытная соседка.

– Ох, милая! Лихо у нас завелось жуткое. Все с него стонут.

– Правда?

– Ещё какая. Думаешь, чего я с таким огромным баулом еду?

У старухи в самом деле была огромная туго набитая сумка.

– Я в город еду жить, к детям. Не стала бы навязываться, да и помирать-то раньше срока не желаю.

– А что в деревне творится?

– Слушай внимательно…

Пошёл на днях дед мой в лес. Вот ведь: старый уже, а ремонт в сарае делать захотел. Вот и понадобилось ему пару опор сделать. Долго в лесу был, а как вернулся — тут же давай небылицы сказывать: мол, первую дочку нашу видел. А того быть не могло: она ещё маленькой умерла, болела сильно. Теперь вот дед говорит, что видел её уже взрослой девкой, красивой. Что уж она ему наговорила, так и не разберу — что я ему и ей чужая, что ли. Да какая я чужая, когда сама её рожала, а?

Наутро дед какой-то варёный был — чай пить побрёл, словно чужой. Меня не признал. А к обеду словно обратно прозрел — и со мной заговорил по-прежнему, и вести себя стал нормально. Да вспомнил, что так он и не срубил эти опоры…

Пошёл на следующее утро опять в лес. К обеду только вернулся — хмурый какой-то, под нос бормочет… И опять один топор в руках. Хотела я его спросить, чего это он? А дед как махнёт в мою сторону топором да как рявкнет дурным голосом! Сховалась я от греха в комнате, заперлась. Слышу, за дверью там позвякивает, булькает. Ой, думаю, а ну как он в таком состоянии да пьяный будет. Побулькал-побулькал… И в дверь топором!

Я чуть сердца не лишилась! Крещусь, молюсь, дверь крещу… Всю жизнь ведь слово дурное у него не выдоить было! И пил он помалу — как меру знал. А тут как озверел! Господи-батюшка, не дай такого больше…

Но понимаю, что больше в дверь он не стучит. И сам молчит. Приоткрываю я дверь, а там… Ой, батюшки-угодники!.. Сидит мой дед на стуле ни жив ни мёртв, словно задремал с приоткрытыми зенками. Топор из двери торчит — бросил он его, а не сам ударил. На столе — полный стакан водки. А рядом… Свят-свят… Она рядом. Дочка наша первая, по детству умершая! Выросшая, красивая, а лицо злое, и кожа белая-белая…

Я скорее назад заперлась, окно ставнями закрыла от греха-то… Всю ночь глаз не смыкала. Под утро только дрёма взяла своё. Как проснулась, вроде бы и мысли уже другие. И дед как будто только спал — не помнит…

Дня два мы об этом и не вспоминали. Дед сарай наладил, и всё было как было… Да как-то на базар пошли, и там-то я и узнала кой-чего. Сосед-то, оказывается, тоже попал в западню: жена его своего погибшего брата увидала. Тот её на мужа науськивал. А потом она ему чуть не пробила голову скалкой — повезло ему, увернулся. А после помер дед Назар — его доча, из города приехавшая, чем-то отравила. А зачем?..

А на следующий день случилось у меня горе большое: мой помер…

Старушка не выдержала и всплакнула.

– Он опять себе стакан водки набуровил, как в тот день. Хряпнул — да и захлебнулся. Тут-то мне боженька сил-то и дал: быстрее вещи собрала, окна заколотила, замок на дверь повесила и скорее к соседу — тот меня на машине на вокзал довёз, спасибо ему. И сам тоже ехать хочет. Я бы с ним, да он к брату родному в другую деревню — в обратную сторону…

***

Многие пассажиры уже дремали. Электричка летела дальше. Старая женщина вдруг проснулась от странного чувства присутствия кого-то злого. И обомлела, еле удержав крик ужаса. Интересовавшаяся её историей женщина сильно изменилась: нос заострился, завитые в мелкие кудри волосы распрямились и посветлели, губы стали тоньше и сложились в коварную улыбку, а глаза позеленели. Перед старухой сидела та, из-за которой она бежала из деревни — её покойная дочь.

– Ты? — только и спросила несчастная.

– Я!

***

Электричка уже приближалась к конечной станции. Пассажиры постепенно просыпались. Уже на подъезде к городу возникла паника: старушка с огромной сумкой оказалась мертва. Голова завалилась набок, в глазах замер ужас. А на горле просматривались два синеватых отпечатка в форме ладоней…