Тай (глава 20) – это двадцатая глава романа ужасов от автора Романа Ударцева.
ТАЙ
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Про все старые, заброшенные дома ходят легенды о призраках. Обычные, пустопорожние байки. Делать мертвецам больше нечего, кроме как отираться в полуразрушенной халупе. В подобных местах следует опасаться живых, а не мертвых. Тыщь и Быдыщь были тому яркими примерами.
Когда-то их звали по-другому, они даже это помнили, иногда, когда выныривали из наркотического дурмана и их не жевала ломка. Последнее время, подобные прояснения случались все реже. Остальные же, кто знал эту пару торчков, звали их по кличкам. Торчали друзья лет с тринадцати и к тридцати выглядели на все пятьдесят. Причем, очень хреновые пятьдесят. Но им было все равно.
Обладая феноменальным везением, они ни разу не попались ни на употреблении, ни на покупке, ни на краже. Наркотики, даже та, дешевая мерзкая дрянь, что они кололи последнее время, требовали денег. Предложение поработать, вызывало бы у них приступ гнилозубого хохота. Вместо этого Тыщь и Быдыщь воровали жвачки в супермаркетах.
С этого, на первый взгляд несерьезного криминала, парочка жила и торчала. Пока Быдыщь устраивал клоунаду на кассе, дескать ему плохо, и он сейчас полмагазина заблюет, Тыщь складывал блоки с жвачками в огромные карманы своей куртки. Потом жвачка перепродавалась в ларьки за полцены.
– Мы, мля, – любил повторять Тыщь — как чегевары и робингуды в одном баяне. Чисто грабим богатых и себя бедных не забываем.
Мысль о том, что недоимки повесит на продавцов хозяин магазина, борцов с несправедливостью не посещала. Впрочем, совесть у подобных индивидов отваливается куда раньше, чем печень.
Добыча денег была лишь первой фазой к уколу. Надо было найти торговца и не спалиться. Звериным чутьем они обходили стороной те точки, где барыг держали «под колпаком» полицейские. Везение это было весьма сомнительным. Много наркоманов, побывав в тюрьме и переломавшись, предпочитали на воле завязать. Тыщь и Быдыщь лишь однажды сидели в «обезьяннике», но чистыми, ни в крови, ни в карманах наркоты не было. С тех пор они все время ускользали от бдительного ока госнаркоконтроля.
Наконец, добыв ширку, следовало забиться в какую-нибудь нору. Оба понимали, что ловить кайф лучше без свидетелей. Они никогда не торчали в притонах, куда периодически наведывалась полиция. И старались время от времени менять места. Сейчас им приглянулся покосившийся дом в центре, окруженный пустырем, медленно превращающемся в помойку. Им казалось, что это идеальное место.
Внутри оказалось сыро и неприветливо. Сквозняки пробирали до костей, казалось особняк выталкивает непрошенных гостей из себя. Но ломка уже подступала и наркоманам было все равно. Иногда парочка варила ширку, но в этот раз купили уже готовую наркоту. Прозрачная, чуть желтоватая жидкость в двух десятикубовых шприцах манила их. Они забыли одно из самых главных правил наркомана: варщику надо доверять полностью, а еще лучше варить самому.
Кто знает, что пошло наперекосяк у цыган, которые делали наркотик. Возможно, передержали или уксусный ангидрид был грязным. Хотя, скорее всего, купили вместо ацетона не совсем подходящий растворитель.
Вместо наслаждения по венам потек жидкий огонь и боль. Тыщь оказался слабее и умер почти сразу. Полусгнившее тело пыталось избавится от отравы, и он перед смертью облевался и обгадился. Быдыщь метался на полу, хрипя сжатым в спазме горлом. Отрава выжигала мозг, сводя с ума и превращая его в животное.
В беспамятстве он пытался выдрать наркоту из жил, грязными ногтями разрывая кожу на руках. Кровь брызнула на стены и потекла на пол. Дом вздрогнул. Красные капли стали исчезать, впитываемые строением. По комнатам прошелестел долгий стон. Наконец наркоман застыл на полу, хотя не умер. Видимо запас прочности его тела, оказался куда выше, чем у приятеля.
Сейчас старый дом поскрипывал, трещал и просыпался. Если в большинстве случаев рассказы о духах в заброшенных строениях были сказками, то в конкретно этом особняке была заключена живая душа. Кровь, пусть и порченная агрессивной химией, была жертвой. Кроме того, дом чувствовал далекую, легкую вибрацию шагов. Стас обычно ходил быстро, но сейчас он бежал сломя голову, что-то случилось.
Мальчик был в четырех кварталах отсюда и оставалось лишь несколько минут, до того, как он появится в своем убежище. Быдыщь очнулся, но в безумных глазах уже не было ничего человеческого. Наркоман сошел с ума. Сначала он скулил, потом его взгляд уперся в мертвое тело приятеля. Он стал на четвереньки и ошметки сознания перемежались с невнятным воем:
– Гады… уууууууу… паскуды кругом… ыыы… – дом слушал не его слова, а мысли и они были полны запредельного страха и злобы — посадят если… аааа…
Тут Быдыщь оскалился, в разуме сумасшедшего застряла идея, что его посадят в тюрьму и это казалось хуже смерти. Он торопливо содрал с себя куртку и накрыл тело, через секунду раздраженно отбросил одежду, так как решил, что это плохой способ спрятать мертвую улику. В углу комнаты доски прогнили насквозь, и наркоман потащил труп туда, чтобы запихнуть его между полом и грунтом. Щель была слишком маленькая он лишь изодрал лицо и руки приятеля.
Стас уже забежал на пустырь перед домом и секунды отделяли его от убежища. Только вряд ли убежище будет безопасным, если в нем пытается спрятать труп спятивший наркоман. От чего бы не бежал мальчик, опасность в самом доме была куда больше.
Генрих отправил мать Стаса в турпутевку в Европу. Одну, сославшись на то, что денег не хватило на два билета. На самом деле его глодала похоть, а мать сделала вид, что не видит тусклого отчаяния в глазах сына и поехала покупать себе тряпки и есть круасаны. В каком-то смысле, отчим тоже был наркоманом, чем больше он унижал ребенка, тем больше ему хотелось. Три дня мальчик балансировал на крае, пытаясь не дать Генриху повод для насилия. Вот только поводом могло стать что угодно. Забытая на кровати рубашка, например.
Каким-то чудом ему удалось вырваться до того, как отчим его искалечил. Он выскочил на улицу и помчался в единственное место, где надеялся получить защиту. Пусть от старых, ветхих стен, но все же. Генриха побег мальчика взбесил. Кроме того, это было опасно. Пока что пасынок безропотно сносил издевательства, но что если он помчится в полицию? А «кровавая гэбня» могла и поверить ребенку.
На счастье Стаса, все спортивные занятия Генриха заключались в ежемесячной фотосессии в спортзале и рассказы таким же как он о том, как трудно поддерживать форму. Менеджер отстал от ребенка уже после первого квартала и догонял быстрым шагом, пыхтя и охая.
Дом окончательно обрел сознание, когда Стас вбежал на кривое, шаткое крыльцо. Быдыщь с упорством шизофреника, все пытался втолкнуть тело подпол. Особняк принял решение: если кто-то сегодня и умрет, то точно не невинное дитя. Доски вздыбились в комнате как раз в тот момент, когда наркоман услышал шаги в коридоре. Мертвое тело скатилось подпол, а следом кубарем покатился Быдыщь. Словно пасть кашалота, пол захлопнулся, вдавливая обоих торчков в землю. Быдыщь даже не успел крикнуть, как тяжелая лиственная лага размозжила ему череп. Кровь, мозг и синовиальная жидкость брызнули на стены, принеся еще одну жертву. Теперь дом ходил ходуном, заключенная в особняке душа рвалась на волю.
Стас упал, зашиб колено и вскрикнул от боли. Генрих рыскал рядом с пустырем и услышал детский крик. Злобно усмехнувшись, он не торопясь пошел к дому. Теперь мелкий «пиииооонээр» никуда не денется, подумал он.
– Стасик! — глумливо позвал он — Иди сюда засранец! Ты от кого бегать задумал? Забыл кто тебя дерет и кормит? Шкуру спущу! Ну, выходи!
Перепуганный мальчик забился под лестницу. Если бы отчим дал выбор, мол, если сам выйдешь, и я тебя не накажу, он бы поверил, просто от отчаяния. Но Генриху нравилось, что его кто-то боится. Как все мелкие гнусные людишки, он обожал власть.
Спрятаться в пустом доме было нереально, бежать тоже некуда. Отчим проходил комнату за комнатой и приближался к ребенку. Он заметил торчащий из-за лестницы мысок детского кроссовка, но не отказывал себе в удовольствии «поиграть в прятки».
Теперь дом не грел Стаса, особняк решил защитить его. Отчим ступал осторожно, потому как очень трясся за свою драгоценную шкурку, а дом был ветхим. Послышался скрип, потом громкий хруст и с потолка упал большой кусок штукатурки. Удар пришелся на плечо Генриха и тот выругался. Особняк попытался сначала прогнать незваного гостя, тот намека не понял.
Стена рядом с мальчиком зашевелилась, штукатурка, дранка и доски вдруг сложились в лицо. Если бы Стас не был так перепуган, то решил, что сошел с ума. Сейчас он куда больше боялся приближающегося отчима, тем более лицо не нападало, а мягко сказало:
– Стас, отвернись, пожалуйста, – в голосе был тот теплый фон, что ребенок ощущал в доме, немного грубоватый, но добрый — тебе не стоит это видеть.
Мальчик кивнул, но глаза закрыть попросту забыл. Лицо исчезло, но стена напротив лестницы вспучилась человеческой фигурой. Нечто состоящее из известки, древесных щепок, штукатурки, проводов и ржавых гвоздей, выходило из нее.
Больше всего чудовище напоминало статуи современных скульпторов, что делают их из всякого хлама, обзывая искусством. Генрих застыл на месте. Инстинктивно напяливая на перекошенное лицо фальшивую бизнес-улыбку.
– Это ты мальчонку обижал… – толи спросил, толи утвердил выходец из стены.
– Что ты такое? — пролепетал Генрих.
– А я твой каюк, паскуда, – спокойно ответил мусорный человек.
Генрих мелко семеня попятился назад. С потолка сорвались несколько балок и перекрыли коридор. Менеджер упал и елозя по полу модными, дорогими туфлями попытался отползти дальше, но уперся в завал. Выходец из стены повернулся на секунду к мальчику и прошептал «не смотри». Теперь Стас плотно зажмурился, не желая знать, почему так истошно визжит отчим. Крик перешел в тошнотворное бульканье, а потом и вовсе наступила тишина. До мальчика доносилось лишь поскрипывание деревянных фрагментов человека из стены.
– Все закончилось, – услышал мальчик и опасливо открыл глаза.
Трупа, против опасения Стаса, не было. А само чудовище преобразилось. Сейчас он больше походил на человека, в которого долго и планомерно втыкали щепки, гвозди, провода. По неорганическим частям тела текла кровь. Но он, казалось, не обращал на это внимания. Процесс не остановился, мусор либо втягивался внутрь тела, либо выталкивался наружу, а раны зарастали с поразительной скоростью. Не прошло и двух минут, как вместо чудовища в коридоре стоял крепкий высокий мужчина.
– Оказывается, – непонятно кому сказал мужчина — можно полезному научиться даже у взводов Паду. Потрясающая регенерация.
Стас молчал, потрясенный случившимся. Мужчина не пытался подойти ближе, чтобы не спровоцировать панику у ребенка. Только присел на корточки, чтобы их глаза были на одном уровне и представился:
– Привет, я Тай.
– А где Генрих? — опасливо спросил мальчик.
– Его больше нет, – пожал плечами мужчина, объяснять ребенку, что отчим и два наркомана пошли на строительный материал для регенерации тела, он не стал — не думаю, что ты будешь сильно плакать по этому говнюку.
Дети не глупее взрослых, у них только меньше опыта, но иногда они чувствуют вернее, чем взрослые. От Тая пахло махоркой и керосином, хозяйственным мылом и глаженным бельем, бытом и спокойствием. От него пахло любовью, пусть не возвышенной, но столь необходимой каждому. Стас подошел и взял мужчину за руку. Они вместе покидали особняк, уже окончательно ставший лишь строением, предназначенным под снос.
Едва они вышли на пустырь, как дом обрушился с шелестом и грохотом. Они не обернулись. Мальчик посмотрел на Тая снизу-вверх и спросил:
– А тебя в доме заточила злая волшебница?
– Нет, – усмехнулся догматик — добрая, но малость стебанутая богиня.
