OTSTRAXA.su

Сказка о заколдованном дереве – это страшная сказка братьев Гримм о злой мачехе, которая убила своего пасынка.

СКАЗКА О ЗАКОЛДОВАННОМ ДЕРЕВЕ

Давненько уж это было — тысячи две лет тому назад. Жил да был на свете богатый человек, и жена у него была красивая и богобоязненная, и любили они друг друга сердечно, а детей у них не было. Очень им хотелось иметь детей, и жена молилась об этом день и ночь, но детей все же не было и не было…

Перед их домом был двор; среди того двора росло ветвистое дерево, и под тем деревом однажды зимой стояла жена и срезала ножом кожуру с яблока. Срезала, да и порезала себе ножом пальчик, так что кровь закапала на снег.

— Ах! — воскликнула жена и глубоко вздохнула, взглянув на капли крови. — Вот если бы у меня было такое дитятко: как кровь румяное да как снег белое!

И как только она это выговорила, у нее вдруг так полегчало на душе, как будто ее желанию суждено было действительно сбыться, и она пошла домой совсем утешенная.

Прошло с той поры около года. Жена все недомогала и, жалуясь на свое здоровье, не раз говаривала мужу: «Если я умру, похорони меня под тем деревом, что растет у нас посреди двора».

В конце года жена родила сына, белого, как снег, и румяного, как кровь. Увидев его, она так обрадовалась, что с радости и умерла. Муж похоронил жену по ее желанию под тем деревом, что росло посреди двора, и очень ее оплакивал. Немного времени спустя он стал уже меньше по ней плакать, а там и совсем перестал; а еще сколько-то времени спустя взял себе в дом другую жену.

От второй жены родилась дочка, а от первой жены остался хорошенький сынок, румяный, как кровь, и белый, как снег.

Когда мачеха смотрела на свою дочку, она казалась ей милым дитятком, а как взглянет, бывало, на своего хорошенького пасынка, у нее так и кольнет в сердце — тотчас придет ей в голову, что он ей поперек дороги стал, и кабы не он, все богатство отца досталось бы ее дочери.

И стала она на своего хорошенького пасынка злиться, и стала его толкать из угла в угол: и тут щипнет, и там щипнет, так что бедное дитя жило в постоянном страхе.

Однажды мачеха пошла в свою светелку, и ее хорошенькая дочка пришла к ней и сказала:

— Матушка, дай мне яблочко.

— Изволь, дитятко, — сказала ей мать и дала ей чудесное яблоко из своего сундука; а у сундука-то крышка была тяжелая-претяжелая, и замок большой, железный, с острыми зубцами.

— Матушка, — сказала хорошенькая девочка, — ты и братцу тоже дашь яблочко?

Это раздосадовало ее мать, однако же она сдержалась и сказала:

— И ему дам, когда он придет из школы.

И как раз в это время она увидела из окошка, что пасынок возвращается домой. Тут ее словно бес под руку толкнул — она отняла у дочки яблоко и сказала:

— И тебе прежде брата не дам.

Швырнула яблоко в сундук и закрыла его крышкой. Когда пасынок вошел в дверь, нечистый наставил ее ласково сказать ему:

— Сыночек! Не хочешь ли получить от меня яблоко?

А сама посмотрела на него искоса.

— Матушка, — сказал мальчик, — что ты это так на меня смотришь? Хорошо, дай мне яблочко!

— Пойдем со мной, — сказала она и открыла крышку сундука. — Вот, выбирай любое.

Стоило мальчику нагнуться над сундуком, как бес толкнул ее под руку — р-раз! — и она захлопнула крышку с такой силой, что голова мальчика отскочила от туловища и упала среди румяных яблок. Тут она перепугалась и стала думать: «Как бы мне вину с себя свалить?» И вот зашла она в свою комнату, вынула из ящика белый платок, опять приставила голову к туловищу, обвязала мертвому пасынку шею так, что ничего не было заметно, и посадила его на стул перед дверьми, а в руку дала ему яблоко.

Немного спустя пришла дочь к матери в кухню и увидела, что мать стоит перед огнем, а перед ней лохань с горячей водой, в которой она что-то полощет.

— Матушка, — сказала дочка, — братец сидит перед дверьми бледный-пребледный и держит в руке яблоко. Я было попросила его, чтобы он дал мне яблочко, но он мне ничего не ответил, и мне стало страшно.

— А ты ступай к нему еще раз, — сказала мать, — и если он тебе ничего не ответит, дай ему по уху.

Дочка и точно пошла и сказала:

— Братец, дай мне яблочко.

Но он ничего не ответил ей. Тогда она ударила его по уху, и голова его свалилась с плеч. Девочка страшно перепугалась, начала плакать и кричать и побежала к матери своей.

— Ах, матушка, я сбила голову моему братцу! — и плакала, и плакала, и не могла утешиться.

— Доченька, — сказала мать, — что ты наделала? Но теперь-то уж замолчи, чтобы никто этого не знал, ведь теперь уж этого не воротишь! Давай разварим его в студень.

И взяла мачеха своего мертвого пасынка, разрубила его на куски, положила его в лохань и разварила в студень. А дочь ее при этом стояла и плакала, и плакала, и все слезы ее падали в лохань, так что даже и соли в студень не понадобилось класть.

Вот вернулся отец домой, сел за стол и спросил:

— А где же мой сын?

А мать принесла на стол большущее блюдо студня, между тем как дочка ее все плакала, и плакала, и никак не могла удержаться от слез.

Отец между тем спросил еще раз:

— Да где же мой сын?

Мачеха ответила:

— Он ушел в гости к своему деду и там хотел на некоторое время остаться.

— Да что ему там делать? Ушел, даже не простился со мной!

— О, ему очень хотелось туда пойти, и он у меня попросил позволения остаться там на эту неделю: его ведь все там ласкают.

— А все же, — сказал отец, — мне очень жаль, что он не простился со мной.

С этими словами он принялся за еду и сказал дочке:

— Что ты плачешь? Ведь братец-то твой вернется же! — потом, обратившись к жене, добавил: — Жена! Какое ты мне подала вкусное блюдо! Подбавь-ка еще!

И чем более он ел, тем более хотелось ему еще и еще, и он все приговаривал: «Подкладывай больше, пусть ничего на блюде не останется!» И все-то ел, ел, а косточки все под стол метал — и наконец съел все дочиста. А его дочка достала из комода свой лучший шелковый платочек, сложила в него из-под стола все косточки и хрящики и понесла вон из дома, обливаясь горькими слезами. Выйдя на середину двора, она положила косточки в платочке под дерево, что там росло, на зеленую травочку, и у нее стало легко на сердце, и слезы ее иссякли.

И увидела она, что дерево вдруг зашевелилось — ветви его стали расходиться и сходиться, словно руки у человека, когда он от радости начинает размахивать руками и хлопать в ладоши.

Затем от дерева отделился как бы легкий туман, а среди тумана заблистал огонь, и из этого-то огня вылетела чудная птица, запела чудную песенку и высоко-высоко поднялась в воздух.

Когда же она совсем исчезла из виду, тогда и ветви на дереве перестали двигаться, и платок с косточками, что лежал под деревом, пропал бесследно.

А у сестрицы на душе стало так легко и приятно, как если бы братец ее был еще в живых. И она вернулась домой веселая, села за стол и стала есть.

Птица полетела, затем села на дом золотых дел мастера и стала петь свою песенку:

Меня мачеха убила,
Мой отец меня же съел.
Моя милая сестричка
Мои косточки собрала,
Во платочек их связала
И под деревцем сложила.
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Мастер сидел в своей мастерской и делал золотую цепь, когда услышал птичку, которая пела на крыше дома, и песенка показалась ему удивительной.

Он поднялся со своего места и, спускаясь сверху вниз, потерял одну туфлю. Так он и на середину улицы вышел в одной туфле и в одном носке, опоясанный фартуком, с золотой цепью в одной руке, с клещами в другой…

А солнце так и светило на улице! Вот он и стал как вкопанный и давай смотреть на птичку.

— Птичка, — сказал он, — как ты славно поешь! Спой-ка мне еще раз свою песенку!

— Нет, — ответила птичка, — я дважды даром петь не стану. Дай мне эту золотую цепочку, тогда я тебе еще раз спою мою песенку.

— Вот, на тебе золотую цепь, только спой мне еще раз.

Тогда подлетела птичка, взяла золотую цепь в правую лапку, села напротив мастера и запела:

Меня мачеха убила,
Мой отец меня же съел.
Моя милая сестричка
Мои косточки собрала,
Во платочек их связала
И под деревцем сложила.
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Оттуда полетела птичка к башмачнику, присела к нему на крышу и запела:

Меня мачеха убила,
Мой отец меня же съел.
Моя милая сестричка
Мои косточки собрала,
Во платочек их связала
И под деревцем сложила.
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Башмачник услышал песенку, выбежал из дома в одном жилете и стал смотреть на крышу, прикрывая ладонью глаза от солнца.

— Птичка, — сказал он, — да как же ты славно поешь!

Потом башмачник позвал жену, и дочь свою, и других детей, и подмастерьев, и работников, и служанку — все вышли на улицу посмотреть на птицу и любовались ею.

Птичка была и точно красивая: перышки на ней были красные и зеленые, а около шейки — словно чистое золото, глазки же у нее блистали как звездочки.

— Птичка, — попросил башмачник, — спой мне свою песенку еще раз.

— Нет, — сказала птичка, — дважды я не пою даром. Подари мне что-нибудь.

— Жена, — приказал башмачник, — ступай ко мне в мастерскую: там стоит у меня пара совсем готовых красных башмаков, принеси их мне сюда.

Жена пошла и принесла башмаки.

— Вот тебе, птичка! — сказал башмачник. — Ну, а теперь спой мне свою песенку.

Птичка слетела, взяла у него башмаки в левую лапку, потом опять взлетела на крышу и запела:

Меня мачеха убила,
Мой отец меня же съел.
Моя милая сестричка
Мои косточки собрала,
Во платочек их связала
И под деревцем сложила.
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Пропев песенку, птичка полетела дальше: цепочку она держала в когтях правой лапки, а башмаки — в когтях левой лапки, и прилетела она прямо на мельницу, которая работала на полном ходу и постукивала так: плики-пляки, плики-пляки, плики-пляки.

На мельнице сидели человек двадцать рабочих, которые обтесывали жерновой камень и выбивали молотками: тик-так, тик-так, тик-так — и мельница вторила их работе своим постукиванием. Птичка опустилась на липу, которая росла у самой мельницы, и запела:

Меня мачеха убила…

Один рабочий перестал работать.

Мой отец меня же съел.

Еще двое от работы отстали и прислушались…

Моя милая сестричка…

Еще четверо бросили работу…

Мои косточки собрала,
Во платочек их связала…

Уж только восемь рабочих остались при деле.

И под деревцем…

Уж только шестеро осталось…

…сложила…

Только один продолжал работу…

Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Тут уж и последний отстал и тоже стал слушать.

— Птичка, — сказал он, — как ты славно поешь! Спой еще раз!

— Нет, — ответила птица, — дважды не стану петь даром. Дай мне жернов, так я еще раз тебе спою.

— Если бы жернов мне одному принадлежал, — сказал он, — ты бы его получила.

— Хорошо — отозвались другие, — если она нам еще раз споет, мы отдадим ей жернов.

Тогда птичка слетела вниз, а все двадцать рабочих стали приподнимать жернов и покрикивать: «У-у-ух, у-ух, ухнем! Ух!»

А птичка продела голову в отверстие жернова, нацепила его на шею, как воротник, вместе с ним взлетела на дерево и запела:

Меня мачеха убила,
Мой отец меня же съел.
Моя милая сестричка
Мои косточки собрала,
Во платочек их связала
И под деревцем сложила.
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Пропев свою песенку, птичка расправила крылышки и, держа в когтях правой лапки цепочку, в когтях левой — пару красных башмаков, а на шее — жернов, полетела вдаль, к дому отца своего.

В доме за столом сидели отец, дочка и мачеха, и отец говорил им:

— Что это значит, отчего у меня сегодня так легко, так весело на сердце?

— А мне что-то страшно, — откликнулась мачеха, — словно гроза большая надвигается.

А дочка сидела и все плакала да плакала. Тут как раз прилетела птичка и села на крышу.

— Ах, — воскликнул отец, — мне так весело, и солнце так прекрасно светит, и на душе у меня так хорошо, как будто мне предстоит увидеться со старым знакомцем.

— Нет, — сказала жена, — страшно мне, страшно так, что зуб на зуб не попадает, а в жилах у меня словно огонь.

Дочка же тем временем села в угол, стала плакать еще пуще и прикрывала глаза руками, и ладони рук ее были совсем мокрые.

Птичка между тем уселась на дерево посреди двора и стала петь:

Меня мачеха убила…

Мачеха, услышав это, заткнула уши и зажмурила глаза, не желая ничего ни видеть, ни слышать, но в ушах ее все же был шум, как от сильнейшей бури, а глаза жгло, и в них словно молния блистала. Птичка продолжала петь:

Мой отец меня же съел…

— Ах, матушка, — сказал отец, — там сидит такая славная птица и поет так прекрасно, да и солнышко так светит и греет, и вокруг все благоухает тмином.

Птичка продолжала:

Моя милая сестричка…

Сестричка, как услышала это, уткнула лицо в колени и стала плакать навзрыд, а отец, напротив того, сказал:

— Я выйду, посмотрю на птичку вблизи.

— Ах, не ходи, не ходи! — закричала жена. — Мне кажется, что весь дом наш в пламени.

Но муж ее не послушался, вышел из дома и взглянул на птичку, которая продолжала петь:

Мои косточки собрала,
Во платочек их связала
И под деревцем сложила.
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

И, закончив песенку, птичка сбросила сверху золотую цепь прямо на шею отцу, и цепь пришлась как раз ему впору.

Тогда он вернулся домой и сказал:

— Какая это чудесная птица: подарила мне прекрасную золотую цепь, да и сама-то на вид такая красивая.

А жена тем временем бегала в ужасе по всему дому и места не могла себе найти. Птица опять завела ту же песню:

Меня мачеха убила…

— Ах, если бы я хоть в самой преисподней теперь была! Лишь бы не слыхать мне эту песню! — проговорила мачеха в отчаянии.

Мой отец меня же съел…

Мачеха при этих словах в изнеможении упала на пол.

Моя милая сестричка…

— Ах, — сказала сестричка, — я тоже выйду и посмотрю, не подарит ли и мне чего-нибудь птичка.

И она вышла из дома.

Мои косточки собрала,
Во платочек их связала…

Тут сбросила она сестричке сверху красные башмачки.

И под деревцем сложила!
Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Тогда и у сестрички на сердце стало легко и весело. Она надела новые красные башмачки и стала в них плясать и прыгать.

— Ах, — сказала она, — я была так грустна, когда выходила из дому, а теперь мне так легко и хорошо! И что за славная птичка — ведь она подарила мне пару красных башмаков!

— Нет! — закричала ее мать и вскочила с места в ужасе, и волосы поднялись у нее дыбом на голове. — Мне кажется, что светопреставление наступило! Не могу вытерпеть: я тоже выйду из дома — быть может, и мне станет легче!

Но чуть только она вышла за двери — трах! Птичка скинула ей мельничий жернов на голову и раздавила им мачеху насмерть.

Отец и сестричка услыхали этот шум и выскочили из дома: из того места, где жернов упал, повалил клубами дым, потом показался огонь, вспыхнуло пламя, а когда все это закончилось, они увидели перед собой маленького братца, который взял отца и сестричку за руки, и все трое были счастливы и довольны настолько, что вошли в дом, сели за стол и принялись кушать.