corrupted-cover

Тишина – это страшный рассказ автора Бенедикта Константина о жутком особняке, где творится что-то непонятное и невообразимое. Если вам понравился рассказ, пишите автору на адрес princessofsteel@mail.ru.

ТИШИНА

За окном, будто чернила в воде, расплывается тьма. Твой мир томно погружается в глубокое чрево забвения, тихо напевая себе под нос безумную колыбельную, чьи слова вязкой кроваво-черной жижей стекают по губам, с которых содрана кожа. Луна, на доли секунды затаив дыхание, пахнущее старыми погостами, нехотя скрывается за холмом. Пустые дома на пустых улицах мерно подрагивают и шепчутся о своих тайнах с северным ветром. Обезглавленные скульптуры, множащиеся вдоль аллей, точно забытые на шахматной доске фигуры, скупо проливают последние октябрьские слезы.

За окном ничего нет. Лишь трепетный огонек твоей свечи робко отражается в грязном стекле, словно одинокий маяк. Чуть выше ты видишь расплывчатое отражение своего лица — осунувшегося и мертвенно-бледного, будто сошедшего со страниц готических романов о привидениях. Ты пытаешься улыбнуться, но твой рот, напоминающий захлопнутый гроб, категорически отказывается это делать. Ты уступаешь…

Что ж, тебе не привыкать.

Крепко сжимая в здоровой руке серебристый подсвечник, ты медленно, очень медленно поднимаешься по ступеням на второй этаж зловещего строения, по ошибке именуемого твоим домом. Дерево под ногами тревожно поскрипывает, что-то липкое, похожее на слизь, настойчиво пристает к подошвам. По левую сторону от тебя тянется печальный маскарад из немыслимого количества портретов, столь потемневших от времени и тлена, что распознать изображенные на них лица практически невозможно. Впрочем, в этом нет необходимости, ведь тебе знакома каждая капля высокомерия, что застыла на этих полупрогнивших холстах.

Бладштейны. Твоя семья. Твое родовое проклятие.

Ты не заметил, как миновал третий по счету поворот. Воздух, обволакивающий тебя, точно саван, неприятен и холоден. Он пропитан затхлым запахом отсыревших ковровых настилов и покрытых плесенью гобеленов. Чувство неизбежной угрозы ни на секунду не отступает. Дом ночных кошмаров, опасливый, живой и своенравный, прислушивается к каждому твоему шагу, чье эхо кажется пугающе громким, похожим на звук убегающих в глубину коридора детских ножек.

Всякий шорох — твой враг. Тебе нельзя шуметь. Это может ее разбудить.

А ты не хочешь, чтобы она просыпалась. По крайней мере, пока.

Она еще не готова. Ты не готов.

Стук твоего собственного сердца становится невыносимым. Именно так и звучит страх. Беспристрастно. Прерывисто. Он раскачивается, словно заостренный на конце маятник, и рассекает плоть с изяществом практикующего хирурга. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Частокол твоих ребер покрывается трещинами — ровными и глубокими, точно порезы от бритвы. Твои кости — это единственная память о том, кем ты однажды являлся. Давным-давно, быть может, не в этой жизни.

Теперь ты всего лишь тень. Отголосок прошлого, застывший в янтаре. Мертвое чувство, обронившее каплю крови в конце любовного письма. Еще чуть-чуть, и…

Неожиданно ты упираешься носом в дверь. В массивную, темную, неприступную. В ту самую дверь, за которой дремлет она. У порожка загадочно клубится дымок, похожий на редеющий поутру туман. Истерзанная ржавчиной ручка напоминает сгнившее яблоко. Ты обхватываешь ее, впиваешься пальцами, но не решаешься повернуть. Ты боишься того, что там обнаружишь. Ты боишься своей любимой сестренки. Ужасное откровение, запретная муза, неиссякаемый источник поэтического вдохновения — ты всегда видел в ней то, что было недоступно другим.

Видел, понимал и страшился.

Полоса черной слизи, сформировавшая твой полуночный маршрут, заканчивается здесь, у этой двери. Ты стоишь в самом центре мерзкого вида лужи, чей тошнотворный аромат обдирает легкие, будто наждачная бумага. Ты не можешь пошевелиться. Твое сознание распадается на тысячи фрактальных пирамид, что были построены в те времена, когда боги еще не родились. Твой рот приоткрыт, слюна медленно стекает по напудренному подбородку и капает на грудь. Ты не моргаешь и бездумно слушаешь свое сердце.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Внезапно, сам того не желая, ты подхватываешь незатейливую мелодию и начинаешь тарабанить дрожащей, покрытой струпьями рукой по двери. Ты стучишь так громко, что эхо твоих ударов мечется вверх вниз по лестничному пролету, будто раненный зверь. Ты плачешь, и слезы жгут твои глаза, словно кислота из склянки пражского алхимика. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Ты падаешь на колени, но все равно продолжаешь стучать, вторя дьявольскому мотиву непослушного сердца.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Вселенная вокруг тебя замирает, истерзанный лауданумом разум проваливается в пучины небытия, и… дверь открывается. Под протяжный, терзающий душу скрип несмазанных петель на пороге появляется она. Та, чью красоту не описать доступными человечеству словами. Бесформенное совершенство, достойное кисти Иеронима Босха. Дитя ночи, чьи беззвучные песни неустанно взывают к космической пустоте. Илинка Бладштейн. Твоя любимая сестренка.
В этот самый момент ты сходишь с ума.

Одну, бесконечно долгую минуту вы молча смотрите друг на друга, после чего каждое щупальце Илинки нежно оплетает тебя и увлекает за собой во тьму, в глубину ее спальни, навстречу вожделенной тишине…

2 комментария

  1. Андрей

    Нет истинной ненависти в том духе. Не то, что у Мандрида. Ярость неистребима!

  2. ИРИНА

    А в чём смысл рассказа?Я так и не поняла…